Оленье солнце

Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы, прозрачные, как рисунок
Ребёнка… Я был ребёнком, чей взгляд одинокой болью
Струился, как наша речка, поющая вдоль по полю

Печальную песню русла. Я помню, как мне с балкона
Открылось, что мирозданье мечтательно и бездонно,
И сон оленьего солнца, казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина, как вздох, поднимался вечер.

Дышали стихом грядущим и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо, что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это безмолвие было в ранге
Святой тишины, в которой над нами витает ангел.

Мы в эту минуту были во сне прозрачного слова,
Отчеркнутого кристаллом от чёткой черты земного
И времени, и пространства… Я помню себя ребёнком.
Я помню солнце безрогим, безропотным оленёнком.

Резвилось оно, катилось на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье стеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама, устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя порхали улыбки сверстниц.

Казалось, что всё на свете из воздуха и дыханья.
Казалось, что всё готово к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось не более, чем мгновенье,
И смаргивалось ресницей печального отрезвленья.

Пружина часов сминала зеркальную гладь покоя,
И снова кристалл разлуки оказывался рекою.
Но долго на дне заката, обрызганы красной пылью,
Вечернего перезвона прозрачные крылья плыли.

Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак,
И был окоём прозрачен и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребёнком,
Но снова твержу устало:
Прекрасное — невозможно,
И все же существовало.